Михаил Трещёв: Получается архитектурный винегрет
Сто лет назад Архангельск был красив и уютен. Знаем об этом по воспоминаниям земляков из того далекого прошлого, да по сохранившимся фото.
Но за целый век провластные «косметологи» так нахимичили с обликом Архангельска, что у него уже не лицо — а просто рожа какая-то. Старые раны и швы не успевают заживать, ведь горе-хирурги не унимаются и, сменяя друг друга, тянут и тянут свои скальпели к еще сохранившимся кускам нетронутой кожи.
Всегда казалось, что город может защитить только его главный художник. Что это его миссия. Но все главные художники, с которыми я когда-то говорила, разводили руками и аргументировали свою несостоятельность списком законов, связывающих им руки.
Сегодняшний наш разговор с главным художником Архангельска, Михаилом Трещёвым. Он у руля четвертый год. По образованию — архитектор. По воспитанию – художник. Все по профилю.
Вопросов накопилось много. Поэтому разговор получился большой. Проиллюстрировать интервью решили работами архангельских художников, в том числе и самого Михаила Владимировича.
Ведь мы не застроим реку никогда
— Михаил Владимирович, вы из известной в нашем городе семьи художников. Сами художник. Если отбросить на минуту вашу должность, нравится ли вам облик Архангельска?
— Однозначно выразить свое мнение о городе тяжело. У него сложный комплексный образ. Застройка смешанная. Есть районы исторической застройки. Много деревянных зданий, и типового жилья 60-70-80-х годов прошлого века. Имеется и точечная невыразительная архитектура, ведущая свое начало от середины 90-х, не относящаяся ни к какому стилю.
Для меня лицо города – это, наверное, географическое положение на мысе, вдоль широкой реки, которое никогда не меняется. Ведь мы не застроим реку никогда, и не изменим геометрию Пур-Наволока.
— Слава Богу!
— Именно так. Но мы уже не видим Архангельск даже таким, каким он был в конце 20 века. Когда Воскресенская наполовину состояла из деревяшек. Каждый день город чуть-чуть трансформируется. Мой учитель Юрий Барашков говорит, что как любой организм, город меняется. Но это не значит, что мы не должны думать о городской идентичности, о его характерной черте и не пытаться ее сохранять. В последнее время этим мало занимаются.
— На что в ближайшие годы может рассчитывать наш город, в плане «макияжа лица» или того глубже… «пластической операции»?
— Градостроительный каркас исторической части Архангельска сложился давно. И менять его не стоит. Но развивать застроенные территории надо.
К сожалению, мы не всегда можем повлиять на решения, принятые прошлой командой Администрации. Градостроительная политика меняется, и порой мы получаем в наследство от наших предшественников решения, которые не соответствуют нашим взглядам, но с правовой точки зрения всё ещё имеют силу.
Документ принят, к примеру, на пять лет, и по нему можно строить сегодня. Отсюда порой появляются здания, которые вместо того, чтобы дополнять образ сложившейся застройки, наоборот, вносят диссонанс, и получается архитектурный винегрет.
В долгосрочных планах – продление Московского проспекта. До озера – Бутыгино. Это стратегическая вещь. Не через год так будет. Постоянно ведутся разговоры вокруг создания парка у этого озера. Это единственное озеро на территории города. И в перспективе следующих лет оно может стать настоящей точкой притяжения для горожан.
Красок мало. Непогоды много
— А, в результате, город сер и безрадостен. Вам не кажется?
— Это общее впечатление. В нашем городе, как и в большинстве городов Советского Союза, царила массовая типовая микрорайонная застройка, не приносящая в город ни тепла, ни уюта. Кроме того, сам по себе выразительный и самобытный стиль советского конструктивизма — брутальный: бетон, стекло, металл, с необработанными поверхностями. В северных условиях он производит не самое тёплое впечатление, хоть и красив. А всё это материалы холодные. Такие здания должны быть в балансе с уютным и аккуратным благоустройством.
Город кажется унылым и серым еще и потому, что север у нас, красок мало. Непогоды много. В большую часть года серое небо, холод, промозглость, и снег лежит несколько месяцев. Но это можно компенсировать за счет теплых колористических решений.
У гостя первое впечатление определяющее. Приезжему человеку ведь всё равно, как город формировался, по каким решениям и градостроительным планам. Он приехал и увидел. А что он может увидеть, когда едет, например, из аэропорта? Он видит бесконечную промзону, самовольно установленные рекламные конструкции.
— Да, у нас с благоустройством и озеленением все напряженно, если не сказать – катастрофично.
— Есть примеры стран-соседей, которые живут в том же климате, а иногда и более жестком. К примеру, Норвегия, Финляндия. Там люди как раз работают с цветом. Но вопрос этот очень тонкий, и не каждый может этим заниматься. Раскрасив так, чтобы радовало зимой, вы можете разрушить весь образ. Надо, чтобы этим занимались специалисты.
— Ну… и как это сделать? Вы – главный художник города. Вы видите какие-то пути? Я, например, их не вижу.
— Я тоже. Но, если могу повлиять на цветовое решение какого-то здания, это делаю. На этапе согласования всегда тщательно прописываю колеры. Обязательно прихожу смотреть образцы цвета на фасаде перед его окончательной окраской. Ищем правильные варианты на месте.
Но мне нравится думать, что моя чиновничья работа внесёт свою лепту в улучшение облика города. Сам пытаюсь сделать так, чтобы другие потом не мучились, разгребая то, что я сотворил.
— Где уже можно увидеть примеры?
— Примеров немного. Обычно такое возможно при капремонте. По контракту, подрядчик не может приступить к ремонту фасада, пока не согласует цветовое решение. И тогда мы оперативно подбираем цветовой паспорт.
Вот положительный пример. Хотя, некоторые его критикуют, мне он нравится. Это Архангельский государственный лицей имени М.В. Ломоносова. Его фасады, как и у большинства ампирных, неоклассических зданий красили всегда в открытый жёлтый цвет. А отделка лепного декора была белая. Я решил от этого отойти. Мы подобрали спокойные, благородные сливовые тона. И фасад, и отделка в одном цвете, но с разными оттенками. В результате фасад не развалился на кучу жёлтых пятнышек, а сохранил свою цельность. И его теплый цвет хорошо воспринимается глазом.
У реки ощутил, что у людей здесь другие лица
— Архитектура, благоустройство и колористика города, по утверждению психиатров, очень влияют на психику человека, особенно в период грязно-черного межсезонья.
— Конечно, влияет. Заметил это, когда переехал на берег Северной Двины из Привокзального района, где прожил всю жизнь, где у меня друзья, и где, в целом, мне было комфортно. Поселившись в новом доме, у реки, ощутил, что у людей здесь другие лица, совсем не такие, как у тех, что живут ближе к вокзалу. Пожилые люди просто с тревогой на лице. Им там неудобно. Они часто не знают, как дворовой проезд перейти. Потому что он грязной лужей перекрыт.
— Интересное наблюдение! Только, тревога на лицах, может быть, еще и от людского благосостояния зависит? В центре, в новом доме у жильцов иное благосостояние.
— Возможно… это комплекс факторов.
— Что бы сделали для создания образа Архангельска уже завтра? При наличии полной карт-бланш, средств и необходимых разрешений?
— Я бы по максимуму пытался сохранить историческую застройку. Деревянную — особенно. Создавал бы удобные пешеходные пространства и работал с улицами. Ведь тротуарами люди пользуются каждый день.
Приводил бы в порядок парки и скверы. Разработал бы качественный мастер-план города. Это стратегический инструмент, детально проработанный, который несет в себе больше компонентов, чем в генплане.
И, если бы был неограниченный финансовый ресурс, собрал бы хорошую команду специалистов: архитекторов, колористов, графических дизайнеров и так далее, которые бы трудились над городской средой. Потому как сделать один раз и забыть – это вообще не та история, которая работает. Если мы хотим получить достойный результат, мы должны создать такую схему, которая сможет дать не разовый эффект, а создать условия поддержки достигнутого. Чтобы всё жило и развивалось.
Посоветовались… Я сказал – не смейте!
— Не кажется ли вам, что от того места, где ребенок воспитывался, зависит, каким он станет? В пространстве с хорошей архитектурой, в высококультурной среде вырастает больше талантливых, творческих людей, а в безликой серости и среди безвкусицы, по большей части, формируется серая масса.
— Вы только что выразили мою позицию. Когда я только пришел сюда работать, я любил эти слова повторять на общественных встречах и совещаниях.
К примеру, в конце 90-х культура типографики, ручного качественного оформления исчезла. Потому что появились принтеры, word, и каждый предприниматель смог по собственному представлению создавать, распечатывать безвкусные разномастные вывески и баннеры с рекламой. Они заполонили город.
В таком визуальном мусоре выросло уже целое поколение. Для него подобное – норма! Люди просто не понимают, что это плохо, и что может быть лучше.
Но это частность. Городская среда состоит не только из рекламы и вывесок.
— Тогда давайте поговорим о Майском парке и об этих жутких гномиках и Белоснежке. О Маше и Медведе.
— Давайте.
— Почему такое у нас появляется? Как раз вот это воспитывает дурновкусие. С вами как-то посоветовались?
— Посоветовались… Я сказал – не смейте!
— А они?
— Не существует в Администрации «Я» и Они». Если работаю в Администрации, то я часть команды.
В истории про кошмарную Машу и Медведя было так. В конце года сложилась экономия по деньгам, и нужно было что-то закупить. Всегда плохо, когда остаются неосвоенные средства. Я высказал свое мнение по поводу предложенных пластмассовых персонажей. Сказал, что это жутко. Но за один вечер достойной альтернативы не нашел.
Если бы было время, мог бы по сумме сориентироваться, выйти на фирму, которая детское оборудование для скверов делает. Интересное, сертифицированное. Запросил бы коммерческие предложения. Скинул бы фото парка. Они бы изучили и подобрали то, что туда подходит. И мы бы приняли решение, что закупить. Но времени не было на все это.
Я светящийся шар, кстати, тоже не видел. Только в интернете о нём читал.
— К своим художникам, к архангельским, вы не могли бы обратиться?
— А смысл? Всё должно быть сертифицировано. Мы не можем поставить на детскую площадку арт-объект, который не имеет сертификата безопасности. Если кто-то заползёт, и что-то случится…
— А как же всякое зверье из древесных отходов в Соломбале, у Культурного центра?
-Так их же не администрация города поставила. Вы можете на свой страх и риск оборудовать детскую площадку. Но вы и ответственность понесёте, если что.
— Вопрос от посетителей парка. Где тот светящийся шар (фотозона), который был на открытии, а потом исчез? Что вы про него знаете?
— Я его тоже не видел. Только в интернете о нем читал, что увезли на склад, а потом вернут, ближе к новогодним праздникам.
— Зачем возить туда-сюда, деньги тратить?
— Это… да.
— Если бы вы имели такую возможность, что бы вы убрали из города прямо сейчас?
— Парковки на газонах. Безвкусные, несогласованные информационные конструкции. Пристроенные к зданиям разношёрстные крылечки и козырьки.
— Как главному художнику, преображением какой улицы хочется заняться прежде всего?
— Воскресенская. Я бы хотел сделать ее комфортной для жителей. С уютными остановками, местами отдыха, дорожками, озеленением, летними кафе.
— А фонтанчик бы не вернули на место, туда, где Ленин?
— На мой взгляд, как художника, памятник выразителен и пропорционален относительно самой площади и окружающей застройки. Он на своем месте посажен. Площадь передает дух того времени. А фонтан, на мой взгляд, был маловат для этого места.
Граффити через стрит-арт вообще в галереи шагнуло
— А как вы к граффити относитесь?
— Я сам оттуда пришел. Не скрываю этого абсолютно, знаю всех, кто этим в городе занимается, знаю, что у людей разная мотивация. Кто-то из-за того, что ему какие-то творческие потребности нужно удовлетворить, а для кого-то это месседж, посыл, протест. Есть и такие.
— Я, так очень хорошо отношусь к граффити. В разных странах мира видела такие красоты от этого жанра, что очень даже.
— Граффити на протяжении последних 20 лет, через стрит-арт вообще в галереи шагнуло. Стрит-арт трансформировался из граффити и приобрёл некую социальную функцию, которая зачастую влияет на климат в районе, где появляется стрит-арт.
В Европе это более выражено. Там даже недвижимость начинает дорожать в тех районах, где оформляются фасады. Как правило, крупные арт-фестивали проводятся в районах социально более низкого уровня, неблагополучных. И много примеров, когда за счёт стрит-арта и благоустройства общественных пространств повышается статус района, и к нему начинают тянуться новые резиденты, новые жители, и уровень культуры там совсем меняется. В Европе это стандартная история. У нас пока еще не так.
Если в городе есть стрит-арт и граффити, то это показатель, что город насыщен субкультурами…
— Что в нём есть молодёжь, что он живёт и существует…
— Другое дело, что граффити и в губительном смысле иногда используется. Когда разрисовывается всё, что ни попадя…
— Или маты пишут художественно…
— Вот-вот. В этом смысле мы пытаемся ребят привлекать к социальным проектам. Вот недавно на Ленинградском проспекте поставили шесть, в целях экономии самых примитивных, с точки зрения оформления, остановок из профлиста. И было решено как-то их облагородить. Пригласили граффити-художников.
Я задал ребятам общий вектор. Сказал, что это могут быть геометрические формы, градиенты, цветовые переходы, под северное сияние. Отдал им на откуп. Ребята подготовили эскизы, согласовали со мной, и оформили остановки в едином ключе. Плюс, мы им еще и денег заплатили. Немного, но заплатили.
Один снеговик стоит 25-30 тысяч рублей
— А давайте поближе к окраинам. В прошлом году в декабре мы опрашивали людей, как город готов к Новому году. И люди говорили, что у нас только центр оформлен, а окраины — нет. Особенно грустно в Маймаксе. Что-то удастся изменить с оформлением в этом году или всё останется на том же уровне?
— Оформление меняется по чуть-чуть каждый год. Есть муниципальный конкурс на лучшее оформление к Новому году. Там несколько номинаций. И в декабре мы ездим в каждый территориальный округ, в том числе Маймакусу, Цигломень, Майскую Горку. Я на сто процентов понимаю, что там происходит.
Конечно, на периферии возможностей у администрации округов меньше, чем в центре. Центральной части внимания уделяется больше всего. Каждый год по чуть-чуть украшения для центра докупаются. А округа дополняются украшениями, которые раньше применялись в центре.
— Как-то… несправедливо, на мой взгляд. А почему нельзя купить напрямую для Маймаксы или Цигломени, продумав именно для них, а не с «царского» плеча?
— Боюсь, что эффект не виден будет, потому что не такой большой объём закупается, чтобы выглядеть достойно. У нас же девять округов, чтобы каждый из них достойно оформить, каждую улицу… Бюджет-то он не на столько большой, вы понимаете.
Возьмем хотя бы световые консоли, со снеговиками. Один снеговик стоит 25-30 тысяч рублей. И это не самое дорогое, что есть. При шаге в тридцать метров, на ста метрах улицы — шесть снеговиков. Это уже 300-350 тысяч. А если дорога в три километра? Поэтому понемножку делаем.
Но хочу отметить, что на периферии, в той же Цигломени, школы так классно оформляют сами свои территории! Всё в гирляндах, снеговиках, снеговых скульптурах. И гораздо лучше, чем в центральных округах. Видно, что не покупное, а сделано с любовью. Инициатива идёт изнутри. Мне очень нравится.
Проект «Соломбальская слобода» ждет своего часа
— А конкурсы? Раньше делали и снежные, и ледовые скульптуры к Новому году, пусть даже в центре. Люди приезжали. А сейчас всё угасло. Я бываю в Мурманске, там целую улицу к Новому году ими оформляют. У нас думают это возрождать как-то?
— У нас делают ледяные скульптуры, но их мало.
— Мало и неинтересно. А было талантливо и очень красиво.
— Я не очень в этой теме, может, раньше мастера были, которые действительно, художественно и не по-дилетантски подходили, может быть, имели монументальное художественное образование.
— Но конкурс ведь можно объявить? Чтобы лучших мастеров выявить, нужно же хотя бы мастеров собрать и посмотреть на их работы.
— В этом году таких планов нет.
— Жалко. Тогда в Соломбалу отправимся. Это исторический центр. Была набережная, теперь она на реконструкции. Заборы поставили, песок несёт. Людям пойти некуда. Негде в Соломбале больше. А можно увидеть план реконструкции, макет, рисунок? Людям бы хотелось посмотреть…
— Но объект же областной.
— И что? Он же в городе находится. Что касается благоустройства и комфортной среды. В Краеведческом музее говорят, что надо бы танк английский и трамвай в Соломбале поселить. И исторически это справедливо, и есть варианты обустройства пространства вокруг. И парк, и скверы имеются, которые только почистить, да дорожки отсыпать. Есть какие-то планы по поводу Соломбалы?
— Были планы. В 2016 году, когда пришёл, инициировали встречу с главой, в домике Деда Мороза, планировали проект «Соломбальская слобода», стратегический план. Кластер, который предусматривал несколько зон — мемориальная, производственная, спортивная, туристическая. Пока это остается в планах на будущее. Концепция хранится в администрации округа и ждёт своего часа. Надеюсь.
— Но сейчас в планах мэрии никакого культурного или художественного изменения Соломбалы нет? Так и будем показывать гостям: там верфь петровская, откуда флот российский начался, но туда не пускают, промзона. Вот Ленин, успевайте посмотреть, он скоро на кого-нибудь рухнет.
— Про культурные не могу сказать, но если мы говорим о градостроительных и архитектурных, то кардинальных, кроме Набережной Седова, особенно нет. Но набережная будет очень значимый объект. И создастся рекреационная зона, когда завершится строительство.
Изваяние в виде волны и руки утопающего отвергли
— А кто принимает участие в создании нового облика города? Раньше был художественный совет, общественный, куда входили художники, архитекторы, активные горожане, собирались в мэрии и обсуждали…
— И сейчас есть. Градостроительный совет. Туда входят архитекторы, строители, и депутаты.
— Это не то. Но надо хотя бы, чтобы художники участвовали в нём.
— Если художник выходит с инициативой установить скульптуру, нашёл финансирование, все вопросы решил, а мы сомневаемся и не можем принять решения, насколько это целесообразно, мы вносим это в повестку дня градостроительного совета, и коллегиально обсуждается, каждый высказывает свое мнение, и вместе принимается решение.
— Коллегиально — это опять те же депутаты. А депутаты и художники – не одно и то же. Сюхин вон всю Чумбаровку своими творениями заставил, это же страшно. Стоят истуканы бездушные, никакой художественной ценности не представляющие. Но деньги Сергей умеет находить. Получается, он и дальше будет находить, а вы и дальше будете разрешать. А художники бы объяснили, почему это плохо.
— У нас была инициатива по установке памятника «Тем, кого не вернуло море». Там скульптурное изваяние, в виде волны, из которой тянется рука утопающего…
Но комиссия по топонимике, которая рассматривала эскиз этого памятника, имеет полномочия инициировать изучение общественного мнения. Что мы и сделали. И поняли, что подавляющему большинству он не нравится вообще. Опираясь на общественное мнение, отвергли памятник.
— Это счастье! Но памятник конвоям, между тем, стоит и тюлень этот. Иногородние всякий раз спрашивают меня, а что это у него во рту? Приходится объяснять, что это усы. Подводить к самой морде.
Тогда главный художник Вселенной, может быть и заметит
— А вы себя все-таки больше чиновником или художником ощущаете?
— Архитектором. У меня все-таки архитектурное направление, и в нём я планирую развиваться дальше. Но по проценту своей загруженности на работе бумагами — чиновником. Поэтому, как бы я ни хотел заявлять о себе, как о художнике, в медиа, в творческом сообществе, я рискую завалить все сроки и просрочить все бумажки, которых немереное количество.
— Вы были на последней выставке в зале Союза Художников, где очень много работ Дмитрия Трубина?
— У него слишком часто выставки проходят, чтобы я понимал, какая из них последняя. Последний раз был на выставке на рыбную тему.
— Так вот, на последней выставке он представил несколько интересных скульптур. Дерево в сочетании с металлом, она очень уличная, если её увеличить. Сходите, с точки зрения главного художника, мне кажется, было бы интересно. И кстати, последний вопрос у меня как раз с Дмитрием Трубиным связан.
Не так давно в интервью нашему изданию он сказал такую фразу: «Если в Архангельске есть главный художник, то тогда я главный художник Вселенной». Ваше отношение к такому заявлению известного талантливого художника?
— Любой человек может присваивать себе титулы, какие ему нравятся, и какие ему хочется. Я к этому нормально отношусь, но не очень понимаю смысл его комментария.
— Он не ощущает присутствия в Архангельске главного художника. Работы его не видит.
— Возможно, да. Она не всегда видна. Конечно же, я бы хотел реальными делами остаться в памяти у горожан, а не тем, что я много буду рассказывать, что я сделал, что делаю, и чем занимаюсь. Мне кажется, им это всё равно. Было бы сделано. Но результат нацелен больше на перспективу, и я совершенно не удивляюсь, что Дмитрий Трубин не видит главного художника в городе.
Да и главному художнику города, в принципе, не очень важно, что видит Дмитрий Трубин. Главный художник города – это не «главный художник всех художников». Сфера деятельности совсем иная.
В плане развития себя как архитектора и градостроителя, для того, чтобы мозги не засохли и не погрязли в согласовании кондиционеров и балконов, я заявился на федеральную образовательную программу «Архитекторы. РФ». Она позволяет бесплатно ста архитекторам со всей России и муниципальным и госслужащим пройти интенсивное обучение, состоящее из четырёх модулей. В Москве, в Европе и одном из городов России. Я прошёл первый этап, из трёх тысяч попал в тысячу. Сейчас моя цель — из тысячи пройти в сто. Если пройду, то в течение года буду ездить и получать опыт в лучших архитектурных бюро, с ведущими федеральными чиновниками и с европейскими архитекторами-урбанистами. Надеюсь сильно вырасти в профессии.
Тогда главный художник Вселенной, может быть, что-то заметит.
Если вам интересно, чем живёт главный художник города Архангельск, есть, о чём его спросить, подписывайтесь на его инстаграм @mikhail_treshchev.
